ЖИЗНЬ МУЗЫКИ БОРОДИНА
Василий Яковлев

Главы: 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24

В декабре 1868 и январе 1869 года, в старом Петербурге состоялось самое раннее знакомство русских слушателей с первым из крупнейших произведений Александра Порфирьевича Бородина — его Es-dur'ной симфонией.

В двух музыкальных собраниях, одно из которых называлось «пробой» (присутствовало небольшое количество публики), другое — «концертом Русского музыкального общества» (4 января), под управлением М. А. Балакирева, — имя Бородина как композитора было произнесено впервые. Молодой профессор медицинской академии показал себя выдающимся музыкантом — одним из зачинателей дела «русского симфонизма».

В те далекие годы еще не исчезло предубеждение относительно возможности для русского автора проявить со всей полнотой свои творческие силы в области симфонии, и многие крупные музыкальные деятели серьезно утверждали, что едва ли удастся у нас развить национальный симфонический жанр, как это в известной степени, но с оговорками приходилось признавать в опере со времени появления в театре произведений Глинки, Даргомыжского и Серова.

Снисходительно-одобрительное отношение к первой симфонии молодого офицера-моряка Римского-Корсакова в 1865 году, холодный прием в 1867 году двух частей первой симфонии «Зимние грезы» только начинавшего Чайковского как бы показывали, что отсутствие авторитетных признаний для нового движения в русской музыке не сулит и Бородину тех успехов у публики, какие были нужны не только ему, но и всему делу русской художественной культуры.

Однако, несмотря на жесткий, краткий отзыв А. Н. Серова («симфония г. Бородина мало кому понравилась») и на очень беглые отметки в хрониках о состоявшемся пополнении и успехе нового произведения, помещенные в немногих и малораспространенных журналах, отклики публики и музыкантов следовало считать если и не явно положительными в целом, то во всяком случае налицо оказались и заинтересованность, и признание талантливости автора. Вопреки мнению Серова, симфония понравилась, но слушатели того времени, в большинстве еще не имея достаточно самостоятельного критерия для оценки сочинения данного жанра, могли проявить свою реакцию лишь отчасти, так как самая форма не позволяла непосредственно, при первом же знакомстве, воспринять через более доступную внешность жизненность музыкального мышления композитора, выразительность, логичность и естественность хода его мыслей, ощущение эмоциональной близости его музыки. Слушатели оценили поэзию, характер, силу, национальный элемент, своеобразие творческой индивидуальности.

Таков наш вывод по немногим сохранившимся следам в воспоминаниях и устных передачах современников, в сообщении, мелькнувшем в одном из позднейших писем самого композитора. Автора вызывали несколько раз, скерцо повторяли, Andante было также выделено по произведенному на публику впечатлению; вся симфония в целом вызвала «горячее сочувствие».

Напомним, что представители консервативного направления из других музыкальных кругов, ничем не связанные с личностью Бородина и мало симпатизирующие новизне и национальному направлению, признали симфонию «удавшейся». Для тогдашней обстановки, в условиях скептического взгляда на пробуждавшуюся самостоятельность русского творчества, это было уже очень много.

И все-таки по сравнению с исполненными незадолго перед тем симфонией Римского-Корсакова и первыми симфоническими опытами Чайковского бородинское творчество вызвало в суждениях значительную противоречивость, острота которой обнаружилась скоро и сопутствовала творческим выступлениям композитора до самого конца его жизни.

Более всего примечательно то, что умаление его таланта и направления шло почти исключительно от журнальной и газетной критики, а не от публики. Как мы увидим дальше, русские слушатели, музыкальные любители разных квалификаций и вовсе без всякой квалификации несравненно ярче, живее и вернее отзывались на музыку Бородина, чем многие профессиональные музыканты, знатоки и представители печати.

В этом смысле мы найдем немало поучительных страниц из прошлого, свидетельствующих о том разрыве, какой не раз обнаруживался в оценках слушательской массы и музыкальных специалистов или же тех, кто без всяких к тому оснований считал себя вправе руководить музыкально-общественными вкусами и интересами.

Известно, что в литературном мире многие годы творческая деятельность «кучкистов» не вызывала особенного сочувствия; музыкальные заметки нередко писались людьми, мало заинтересованными в развитии нашей музыкальной культуры, зачастую вообще далекими от принципиальных вопросов искусства, а между тем выступавшими в повседневной печати в качестве судей вновь возникавших явлений национальной музыки. Явления эти требовали вдумчивого отношения к окружающей действительности, общего кругозора, способности к серьезному анализу музыкально-общественного движения, а вместо того слушатель-читатель встречался в большинстве с суждениями случайными, не имевшими никаких глубоких оснований, лишь отражавшими мнение тех обывательских кругов, которым идейные запросы в искусстве ничего не говорили, а само понимание искусства сводилось единственно к развлекательному, элементарно-служебному занятию.

По выражению одного театрального критика, он в 80-х годах «разделывал» музыку «Могучей кучки», будучи фельетонистом в большой петербургской газете, к полному удовлетворению редактора этого издания.

Однако, знакомясь обстоятельнее с разнообразными наблюдениями других, истинных ценителей в области музыкальной культуры, наблюдениями, затерянными в старой текущей прессе, мы живо ощущаем борьбу течений, существенные и характерные детали этой борьбы, раскрывающие наше музыкальное прошлое с серьезной и поучительной стороны.

И если таких статей, заметок, летучих воспоминаний бывало не очень много, то ценность их возрастает в силу непосредственности и правдивости содержания отзывов на повседневные текущие события людей, которые хотя и стояли в стороне, но искренно любили искусство.

Что же касается многочисленных высказываний наших крупнейших музыкальных писателей — Одоевского, Чайковского, Стасова, Лароша, Кюи, Кашкина или Крутикова, то в большинстве случаев созданная ими литература о музыке далеко не выявлена в надлежащем объеме их деятельности и сохранилась лишь в старых изданиях, едва доступных для широкого пользования.Все эти суждения больших и малых деятелей или даже совсем неизвестных лиц, естественно, влияли на слушателей, музыкальных любителей, и их непосредственное восприятие не могло не подвергаться колебаниям, и, однако, вопреки всевозможным противоречивым оценкам печати, наши наблюдения приводят к мысли о наличии в самые смутные годы борьбы некой средней, устойчивой линии в области признания лучших образцов национального искусства. Эта средняя линия становится впоследствии резко восходящей, что делает ее явственной уже для любого наблюдателя музыкальной жизни нашей страны.

Что же касается музыки Бородина, то, как мы заметили выше, она находит одновременное признание у самых близких, понимающих людей и у какой-то неведомой нам части слушателей его эпохи — признание восторженное и неизменное.

продолжение →