ЖИЗНЬ МУЗЫКИ БОРОДИНА
Василий Яковлев

9

Судьба произведений Бородина при его жизни в Москве на первый взгляд непонятна. В 1880 году исполняется впервые h-moll'ная симфония; Es-dur'ная вовсе не появляется в концертной жизни за эти годы. Только «В Средней Азии» входит в концертный репертуар и достаточно хорошо исполняется московским постоянным дирижером в 80-х годах в Рурском музыкальном обществе М. Эрдмансдерфером. Творчество Бородина известно по этим редчайшим исполнениям, а в остальном едва ли не понаслышке. Впоследствии Москва с ее музыкальным любительством станет одним из главных центров признания композитора во всех его творческих жанрах, но будет так лишь в 90-х годах, то есть уже после смерти великого музыканта. Мы вернемся к объяснению этих причин, а сейчас остановимся на немногих музыкальных событиях, связанных с именем Бородина.

Об исполнении Второй симфонии 20 декабря 1880 года сообщает сам композитор в письме к жене от 22 декабря, Давая тут же и несколько штрихов к обстановке своего пребывания в Москве: «...тут музыканты одолели. Рубинштейн [Н. Г.] ухаживает донельзя и все напевает отрывки из симфонии. Сегодня приглашал на музыкально-драматический вечер в консерватории. Вчера обедал у нас Танеев. Третьего дня я обедал у Танеева. Альбрехт пристает страшно и любезничает и т.д. Да! о самом-то интересном и забыл сказать тебе! — Симфония (h-moll. — В. Я.) прошла хорошо и — к удивлению моему — после каждой части хлопали (хотя и не очень сильно); но после всей симфонии долго хлопали и вызывали, так что я должен был два раза выходить на эстраду и раскланиваться. Оркестр тоже сильно аплодировал. Профессора консерватории поздравляли и наговорили кучу любезностей, особенно Клиндворт, который знает и — по его словам — очень ценит мои вещи, слышал обо мне много от Листа, etc. Когда я после концерта уходил домой, какая-то группа барынь позади меня говорила: «Это он! это он! Бородин! Пойдемте за ним, посмотримте, куда он пойдет!» С разных сторон, проходя в публике, я слышал все: «C'est lui! C'est lui meme! [Это он! Это он сам!]». Словом, я теперь московскому музыкальному обществу более или менее зарекомендовался... Для Москвы и такой мало доступной вещи, как Вторая симфония,— это может быть названо успехом».

Однако предположения Бородина на этот раз не оправдались — московская музыкальная жизнь отражала на себе еще более, чем петербургская в 80-е годы, общественную реакцию, и в концертной деятельности спад интересов к новому искусству был еще заметнее. О вечере же 20 декабря 1880 года в нашем распоряжении имеются два отзыва. Один из них принадлежит О. Я. Левенсону: «Нет того дикого гармонического сочетания, которого эта школа (то есть Новая русская школа. — В. Я.) не дозволила бы себе. Характеристика у них на первом плане, как бы при этом ни страдали наши нервы. Но стоит только вырезать из их сочинений эти болезненные наросты, порожденные системой, и перед вами предстанут произведения сильных талантов. Так, в симфонии Бородина многое свидетельствует о большом даровании: мелодическая изобретательность, уменье владеть симфонической формой, характерная оркестровка. Но все это подчас запутано в такую «гармоническую хламиду», что хоть беги вон из зала». Далее рецензент приводит несколько примеров «нарушений правил» и полагает, что «человеческое ухо в подобном случае оскорбляется, становясь нечувствительным к последующим красотам, которых в этом скерцо не мало».

В другой рецензии, принадлежащей также постоянному московскому музыкальному писателю, бывшему профессору Московской же консерватории А. Размадзе, впечатления более краткие: «Симфония Бородина... успеха особенного не имела, что, впрочем, не мешает ей оыть композицией, инструментовка которой представляет много интересного. Со стороны компановки, качества основных идей и разработки их мне наиболее понравилась вторая часть и, отчасти, первое Allegro». И только.

Когда впервые в Москве в декабре 1883 года была исполнена музыкальная картина «В Средней Азии», то она нашла у тех же рецензентов довольно поверхностные отклики: «Остальные номера концерта представили весьма большой симфонический интерес и один из них — хорошенькая оркестровая картина сочинения Бородина «В Средней Азии», была повторена по требованию публики».

Другая рецензия — О. Левенсона — обширнее: «Если исключить из программы выражения для музыки совершенно недоступные (приводит примеры — «по необозримой пустыне» и т.д., кончая: «караван уходит все дальше и дальше». — В. Я.), то остаются только «конский топот» и две песни: русская и восточная. Эффект изображения «конского топота» не нов и изображен гораздо лучше Листом в его «Ночном шествии» из «Фауста» Ленау, а русские, восточные и иные песии в художественном произведении получают цену только тогда, когда композитор что-нибудь из них делает. Там, где нет никакой разработки тем, а лишь последовательное или даже, как в данном случае, ловко скомбинированное одновременное их изображение, музыкальное произведение получает вид попурри. Благодаря изящной оркестровке и тонкому исполнению со стороны оркестра, произведение это может иметь мимолетный успех».

О вокальных сочинениях в Москве отметим следующее. В апреле 1880 года в концерте под управлением Н. А. Римского-Корсакова была впервые исполнена каватина Владимира Игоревича, «спетая артистом Барцалом (А. И., певцом из Большого театра. — В. Я.), вещь очень красивая, выдающаяся по ее талантливости, но на сей раз обесцвеченная, благодаря принятому дирижером слишком вялому темпу».

Исполнение Ф. И. Стравинским песни Галицкого в мае 1882 года на одном из концертов под управлением Антона Г р. Рубинштейна, организованных Московской Промышленной выставкой, — у критика Размадзе вовсе не вызвало отклика, хотя о самом концерте в остальном он довольно подробно высказался.

В «Современных известиях» С. П. Кругликов (Старый Музыкант) дал следующий отзыв об этом примечательном для Москвы выступлении: «Г. Стравинский... артист Мариинской сцены. Голос его бас средней силы, но очень большого диапазона, ровен и звучен, но несколько сух. Выражает г. Стравинский отлично; выговаривает слова изумительно. Вообще в нем виден прекрасный и талантливый оперный певец. «Песню» Владимира Галицкого из оперы «Князь Игорь» пропел он превосходно. «Песня» полна размашистого ухарства и чисто русской удали. В ней очень хороши понижающие басы в ритурнели к собственно песне, тотчас после начального весьма характерного речитатива. Но сама песня — не лучшее вдохновение талантливейшего и бесконечно оригинального Бородина. В том же его «Игоре» не мало бесподобных страниц, без всякого сравнения лучших этой песни».

Если говорилось о редкости ознакомлений музыкальных и любительских кругов с творчеством Бородина в Петербурге, то, что касается Москвы, такое ознакомление было еще и намного реже. Вообще московская музыкальная жизнь даже в 80-х годах почти не откликалась на творческие успехи «кучкистов». Единственный казенный театр не интересовался их операми; так, например, только в 1888 году по инициативе замечательного оперного певца П. А. Хохлова был поставлен «Борис Годунов» на сцене Большого театра. В Частной опере С. И. Мамонтова прошла с некоторым художественным успехом в 1885 году «Снегурочка» Римского- Корсакова, еще не оказав ближайшего влияния на обновление репертуара. Творческое направление Даргомыжского, музыканта-мыслителя, воздействовавшего своими взглядами на новое поколение передовых музыкантов, то есть на тех же «кучкистов», вовсе было опровергнуто. «Каменный гость» в той же Частной опере не имел успеха. С произведениями Римского-Корсакова в концертах, с романсами Кюи знакомство было едва ли не понаслышке. Н-шоИ'ная симфония Бородина, после ее исполнения под управлением Ник. Гр. Рубинштейна в 1880 году, не появлялась в московских концертах и вообще при жизни композитора не была повторена.

Исполнения Es-dur'ной симфонии в Москве композитор и вовсе не дождался. Имеется сведение, что С. И. Танеев пытался провести в московских собраниях эту симфонию при жизни Бородина, но не успел в этом намерении, что имеет свое прямое объяснение в общем направлении концертной деятельности Московского отделения Русского музыкального общества в первой половине 80-х годов. Среди такой атмосферы равнодушия к Бородину исключением явилась картина «В Средней Азии», вследствие ее заманчивости для дирижеров, ищущих внешних эффектов и трактовавших с этой точки зрения своеобразный вклад Бородина в описательную музыку (а в действительности не только «описательную», но родоначальницу музыки «настроений», и в их числе «Утеса» Рахманинова). Картина «В Средней Азии» стала надолго главным звеном между московскими, а также провинциальными музыкальными кругами и петербургскими прогрессистами. Известность Бородина у себя на родине как оркестрового композитора началась именно с упоминаемого сочинения. Предположенное исполнение хора «Слава» из оперы «Князь Игорь» в 1880 году с «колоссальными средствами — 600 человек!» — не состоялось.

Квартеты Бородина почти не входили в программы вечеров Музыкального общества. Первый из них, исполненный впервые 21 марта 1883 года, имел совсем скудную прессу. В сущности, осталась известной только упоминавшаяся статья О. Я. Левенсона, помещенная в «Русских ведомостях», с отрицательной оценкой произведения.

Она любопытна по своей типичности; непосредственное восприятие оказалось недостаточным для критика, имевшего репутацию эрудированного и обстоятельного музыкального хроникера. Во всяком случае, независимо от недооценки, вытекавшей из характера восприятия, в данном отзыве налицо предвзятость в отношении этого композитора у приверженцев незыблемых канонов; последние недоверчиво относились к проявлению подлинной самостоятельности у русских композиторов, имевших смелость заявлять о себе в качестве новых творческих индивидуальностей. И здесь, как и по поводу Второй симфонии, осуждалось не столько данное произведение, сколько все направление по преимуществу.

Точную дату исполнения Второго, D-dur'ного квартета пока не удалось даже установить. Первыми знакомствами с обоими квартетами москвичи, по-видимому, обязаны С. И. Танееву, что еще раз говорит о независимости и искренности убеждений великого мастера.

По всему изложенному не представляется удивительным, что Бородин счел неожиданным относительный успех своей Второй симфонии в Москве — в 1880 году.

Широкое признание художника, слава, горячая любовь ко всему его творчеству в том же городе проявились много позднее. К сожалению, уже после смерти гениального композитора.

В заключение всего отдела о прижизненном вхождении его сочинений в музыкальную общественность, быть может.

уместно будет вспомнить слова самого Бородина, отнесенные, правда, к традиционному пониманию русской культуры на Западе в XIX веке, но применимые в известных отношениях и к тому, с чем мы встречались в нашем обзоре.

«Предрассудки против русских произведений очень сильны и их очень трудно победить, особенно в области искусства. В этом последнем случае надо иметь талант, чтобы оценить прекрасное и оригинальное, мужество — чтобы желать победить предрассудки, ум — чтобы суметь сделать это».

← к оглавлению | продолжение →