ЖИЗНЬ МУЗЫКИ БОРОДИНА
Василий Яковлев

4

Ни задачи нашего очерка, ни размеры его не позволяют нам дать здесь хотя бы эскиз портрета В. В. Стасова как замечательного искусствоведа, публициста и критика, о котором так много писалось и, вероятно, еще будет написано. Но нам необходимо отметить одно существенное обстоятельство, какое вызывается нашей темой по самому ее содержанию.

Как уже говорилось, общественное знакомство с музыкальной индивидуальностью Бородина в 70-х годах было до крайности незначительно. Правда, и сочинений насчитывалось не более полутора десятков, среди которых наибольшее место занимали те же романсы; однако симфония Es-dur все же существовала, хотя концертные учреждения к ней долго не возвращались, и в 1877 году была исполнена Вторая симфония. Некоторые сведения имелись в кратких рецензиях Ц. Кюи или в нотографических заметках о выходе нотных изданий или о переложениях симфоний, да еще в полемических, враждебных «Могучей кучке» статьях, где, преимущественно в небольших музыкальных журналах, поминалось имя Бородина. Главные удары обращались тогда на Мусоргского, и только Ларош сделал свой особо приметный, резкий выпад, упомянутый нами выше.

Москва, за исключением, разумеется, Н. Г. Рубинштейна, Н. Д. Кашкина, Чайковского и немногих других осведомленных музыкантов, почти совсем не знала о Бородине. Но и названные музыканты, лично уважая А. П., не знали его творчества в целом. Ник. Рубинштейн очень желал поставить в своих московских программах симфонию Es-dur; лишь по случайным причинам она не была им исполнена, и Москва впервые о Бородине-симфонисте узнала лишь 20 декабря 1880 года, в последнем концерте под управлением того же Ник. Рубинштейна, так как вскоре, в марте следующего года, он скончался.

Сам крупный художник, Ник. Рубинштейн с огромным сочувствием относился к деятельности петербургских музыкантов, в частности к Балакиреву и Бородину, но не успел в области симфонической по-надлежащему раскрыть их значение среди московских музыкально-любительских кружков.

Переход от аудитории «маленьких музыкальных собраний» и семейных вечеров к более широким общественным показам совершался медленно, и это влияло на признание и понимание творческого роста и места в русской музыкальной культуре великого композитора.

Возвращаясь к Стасову, мьг можем сказать, что его сердце горело от нетерпения показать создателя «Игоря» во всей силе и славе, всем любящим родное искусство, но и сам Бородин «подводил» медленностью своей продукции, а концертная жизнь не давала тех условий, какие создались позднее и становились тем шире, чем дальше уходило время от даты смерти этого музыкального творца. И потому в ближайшие десятилетия, о которых сейчас пойдет речь, в руках враждебных Новой русской школе писателей о музыке, рецензентов, фельетонистов, заполнявших довольно сомкнутыми рядами большинство газет и журналов 80-х годов, было простое, немудрое оружие, которое они применяли в ответ на выступления Стасова и Кюи: «Вы говорите о вещах никому не известных или же мало известных, вы захваливаете друзей, вашему энтузиазму мы не верим, вами руководит личное пристрастие и «кружковые» интересы».

Положение В. В. Стасова было нелегким именно потому, что степень распространения произведений не только Бородина, но и Мусоргского и Римского-Корсакова в стране оставалась еще очень долго незначительной; при ограниченности числа концертов и оперное дело отставало, дирекция театров продолжала проявлять свое равнодушие к русскому искусству.

Пересматривая страницы старых повременных изданий конца 70-х и 80-х годов, неизменно поражаешься однообразию общей картины: наряду с редкими дельными и серьезными статьями, иногда выдающимися, в массе имеешь дело с низким уровнем музыкальной печати, небрежно, непродуманно и легкомысленно обращавшейся с великими художественными ценностями, ныне составляющими гордость нашей русской культуры.

Но В. В. Стасов не смущался никакими выпадами тех, кто не видел глубоко национального значения созданий Бородина и его товарищей: при своей живой впечатлительности и широкой отзывчивости он «чуял» их правоту, понимая, какими подлинными народными родниками они питаются, и самоотверженно, в течение многих десятилетий, брал на себя защиту в печати и обществе художественных задач, ими выполняемых. Лишь постепенно стала выясняться необычайная цельность, последовательность и идейное превосходство творческой работы Новой русской школы, несмотря на серьезные различия индивидуальностей композиторов этого объединения.

Изучая и суммируя наблюдения над развитием нашей культуры в прошлом, можно сказать, что в протекавшие 70— 80-е годы среди музыкальных людей, искавших пути национального искусства, находилось немало «Стасовых», но тот Стасов-общественник, который с беспримерным воодушевлением и неизменностью, и притом в больших масштабах, отстаивал самые основы деятельности «кучкистов» в их живой народной сущности, был один.

← к оглавлению | продолжение →