ЖИЗНЬ МУЗЫКИ БОРОДИНА
Василий Яковлев

7

Наша осведомленность в вопросе о продвижении в музыкальной общественности симфоний Бородина в годы его жизни в основном почти не выходит из рамок тех данных, какие уже были приведены выше. Прибавим теперь некоторые упоминания о дальнейшей их судьбе, а также о единственной московской встрече 1880 года.

Говоря о неполной и полувраждебной оценке h-moll'ной симфонии в Петербурге при ее появлении, нельзя еще раз не заметить, что немногие обстоятельные разборы симфонии (1877) проходили мимо существенно важного в ней. Глубокое чувство народности, реалистический, чуждый абстрактности тип музыкального мышления, почти зрительная осязаемость звуковых образов, новизна индивидуальности в целом, а не в частности, отличающаяся национальными чертами русской культуры, — на все это тогда почти не было обращено внимания. И характерно, что Первой, Es-dur'ной симфонии тогда явно отдавалось предпочтение, как произведению формально более определенному, точнее, несколько ближе стоящему к традиционному понятию о симфоническом жанре. В печати в 80-х годах в сущности только Стасов со всей страстностью утверждал выдающееся национальное значение этой симфонии и тот масштаб музыкального содержания, какой ею был охвачен.

Редкое вообще исполнение симфонических произведений не способствовало широкому знакомству слушателей с крупнейшими произведениями русской школы, и если бы не деятельность Бесплатной музыкальной школы, а затем организации «Русских симфонических концертов» («беляевских»), корректировавших деятельность Русского музыкального общества и, в частности, дирижирование Римского-Корсакова, то обе симфонии можно было бы считать почти забытыми.

Последовательная работа Н. А. Римского-Корсакова в области распространения творчества Бородина не только как соавтора и редактора «Князя Игоря», но и как музыкального деятеля, в разнообразных формах, заслуживает, как нам представляется, особого внимания.Начиная с 70-х и до конца 90-х годов мы постоянно встречаемся с включением Римским-Корсаковым в программы руководимых им концертов сочинений Бородина всех жанров, с его переложениями для оркестра сопровождений вокальных произведений и т. д. К этому имени надо присоединить и А. К, Глазунова также в качестве не только соавтора и редактора оперы, но и как дирижера и автора переложений для оркестра. Во всем их поведении должно видеть не одни чувства любви и уважения товарищей, но живое понимание музыкально-общественного значения творческих заслуг Бородина и, вместе с тем, стремление приобщить массы слушателей к этому пониманию.

Минуя период деятельности Бесплатной музыкальной школы, где, как увидим дальше, исполнялись все создававшиеся композитором отрывки из «Игоря», мы перейдем к работе «Русских симфонических концертов» и здесь, прежде всего, обратим внимание на программу первого же концерта новой организации.

Открытие «Русских симфонических концертов» состоялось 28 ноября 1885 года. Дирижером был молодой талантливый музыкант — Г. О. Дютш. В программу, наряду с увертюрой к опере «Руслан и Людмила», входили h-moll'ная симфония Бородина и новое произведение молодого А. К. Глазунова, что в своем сочетании означало принятое направление музыкальной группировки, открыто заявлявшей о своей исключительной приверженности национальному искусству.

В следующем же концерте — 15 октября 1886 года, под управлением Н. А. Римского-Корсакова — в программе стояла Еs-dur'ная симфония, и это также отвечало мысли о проникновении в любительскую среду творчества великого наследника Глинки.

Вся деятельность организации «Русских симфонических концертов» вызвала не только не меньшее, а, наоборот, значительно усилившееся раздражение, глухое и открытое: с нескрываемым удовольствием отмечали слабую посещаемость концертов, что безусловно имело место, и одной из немаловажных причин была не только неподготовленность и равнодушие петербургской публики (в значительной своей части «чиновничьей», как мы указывали), но, вне сомнения, дурная направленность большинства представителей повседневной печати, захвативших наиболее распространенные периодические издания в свои руки. Можно было бы привести много примеров настойчивого и разнообразно проводимого в деталях осуждения творчества деятелей «Могучей кучки». Одна из московских газет довольно верно осветила картину этой мелочной борьбы, указывая еще в 1882 году на то, как трудно было примириться с фактом, что композиторы, вышедшие из недр дилетантизма, сумели подняться по своей творческой фантазии и своеобразной технике выше большинства последователей общепризнанной профессиональной, «немецкой» школы и, мало того, стали влиять даже на вновь сочиняемые произведения своих высокомерных порицателей.

Заметную роль в обострении взаимоотношений двух лагерей сыграли также блестящие успехи Бородина, Римского-Корсакова, Балакирева и Кюи на Западе и опубликованная по настоянию Стасова статья Бородина «Лист у себя дома в Веймаре» где Бородин, живыми красками описывая обстановку, в которой протекали музыкальные будни прославленного европейского деятеля, с полной искренностью и прямодушием рассказал о проявлении горячего сочувствия Листа к Новой русской школе и с такими подробностями, какие явно ставили в невыгодное положение петербургских рецензентов консервативного толка.

Вот почему вместо разъяснений постепенно растущим в своих музыкальных вкусах слушателям значения образцов новой русской музыки мы, кроме полного замалчивания, очень часто находим общие фразы такого содержания: исполнялась симфония г. Бородина, о которой не раз говорилось (где именно и кем неизвестно) и т. п.

В 1885 году проходили концерты Русского музыкального общества под управлением крупнейшего европейского дирижера Ганса Бюлова. Ввиду явного предпочтения творчества композиторов «Могучей кучки» творчеству Соловьевых, Ивановых и т. д., в печати произошло сильнейшее возбуждение среди музыкантов-консерваторов, и на Русское музыкальное общество посыпались всевозможные упреки.

Отрывок, который мы сейчас приведем, не из самых нетерпимых по отношению лично к Бородину, но и на нем лежит печать застарелой, накопившейся годами враждебности к «кучкистам» вообще. Принадлежит он упоминавшемуся П. Зиновьеву и относится к исполненной в концерте под управлением Г. Бюлова Es-dur'ной симфонии.

Не будем затруднять читателя изложением всей рецензии, в которой к деятельности Новой русской школы применяются грубейшие эпитеты («торжество новотроглодитского искусства»), и выделим то немногое, что сказано о Бородине.

Автор стремился несколько обособить Бородина от его товарищей, не указывая, впрочем, кого именно он мог бы подвести под свои определения; кроме Мусоргского, творчество которого служило предметом всяческих нападок, иногда совсем бессмысленных, нельзя сказать, что, по тем временам и понятиям, именование «изуверы» применительно к Римскому-Корсакову, Балакиреву или Кюи можно было бы признать подходящим.

«Симфония г. Бородина написана в 68 году, когда композитор едва ли не впервые испробовал свои силы в инструментальном сочинении, — сообщает этот критик. — Первые две части, напоминая в кое-чем по ритмике фортепианный концерт Литольфа, отличаются свежим изложением и известною даже простотою мышления, не желавшего (? — В. Я.) тогда окунуться в океан пикантной изысканности и приторности; г. Бородин держался в симфонии известной подражательности Шуману и только в Andante (оно-то именно и слабо [и] притянуто за уши) углубился в восточный характер темы с обычными завитушками, пикантною инструментального звучностью и общей монотонней. Тогда признавалось у «соратников» в этом идти по манере восточного романса «О дева-роза» Даргомыжского и... не уклоняться от «Руслана», впоследствии уже манера эта и рецепты выяснились в трафаретках арий кн. Игоря (курсив мой. — В. Я.), татарских княжон и персидских царевен. Тем не менее, г. Бородин и по манере, далекой от безусловной грубости, и по характеру, вследствие суммы образованности, по взглядам не исключительно изуверным, — остается и поныне композитором симпатичным, не особенно опасным разбить нервы слушателя или отвадить его от дальнейшей смелости эксперимента (?! —В. Я.). Г-на Бородина вчера два раза вызывали, причем г. Бюлов преусердно принимался ему аплодировать».

Если мы перейдем теперь к произведению, популярность которого среди разнообразных типов любителей едва ли не превзошла в свое время все известные примеры популярности русских оркестровых сочинений подобного жанра, — к музыкальной картине «В Средней Азии», то легко увидим, как, несмотря на пошлость характеристики, имевшей место в некоторых оценках этого нового опыта Бородина, огромный успех его у публики уже невозможно было замять или перетолковать. К программе придирались отнюдь не по политическим причинам, чего, разумеется, в условиях цензуры н нельзя было сделать, но из потребности проявить хотя какое-либо недовольство, так как простота, доступность и, одновременно, необычно счастливое разрешение художественной задачи в целом и частностях, живописующие элементы, теплая напевность обоих мотивов, русского и восточного, тонкое и легко воспринимаемое их сочетание, акварельная красочность инструментовки — все вместе взятое не могло Дать ни малейшего повода к осуждению. Можно было только использовать некоторые выражения приложенной программы для лишнего выпада против программной музыки вообще, но на это решительно никто уже не обращал внимания, так как восхищались прелестью звуковой картины, совершенно не интересуясь, могла ли музыка изображать «успехи русского оружия» или шествие каравана «под охраной русской боевой силы». Звуковое настроение здесь имело преобладающее значение.

Кстати сказать, этим произведением Бородин совершенно опроверг повторявшееся мнение о тяжеловесности его инструментовки, еще раз показав всю многогранность и гибкость своего дарования. Здесь хотелось бы напомнить об одном, быть может, мало известном суждении Бородина о формах программной музыки. Когда в 1885 году впервые была исполнена написанная А. К. Глазуновым симфоническая поэма «Степан Разин», посвященная А. П. Бородину, то последний, одобрив в письме к жене это произведение («очень хорошая вещь и превосходно инструментованная»), в личном разговоре с автором отнесся к «Стеньке Разину» строже «и даже находил, что он написан несколько риторично, слишком правильно и слишком формально в смысле точного следования за программой...»

«В Средней Азии» исполнена была впервые под управлением Э. Ф. Направника в Русском музыкальном обществе и удостоилась благосклонных отзывов. Ц. А. Кюи дал небольшой, но вполне сочувственный и цельный разбор, закончив статью пожеланием, чтоб, «кроме этой мелочи, Русское музыкальное общество включило в свой репертуар симфонии г. Бородина, крупные, капитальные произведения, одна из которых была в нынешнем году исполнена в Германии с большим успехом...». Н. Ф. Соловьев после вульгарного рассуждения по поводу соединения двух тем и ссылки на Фелисьена Давида и его «Пустыню» добавляет, что «прогулка» по степи сопровождается аккомпанементом, воспроизводящим топот коней и верблюдов, с помощью pizzicato виолончели. «Музыка довольно миленькая и составляет утешительный контраст с мазней из оперы «Игорь» г. Бородина, которой публика угощалась в концертах Бесплатной музыкальной школы».В. В. Стасов в своей биографии композитора по поводу «Средней Азии» вспоминает, что «наша публика отнеслась к этому чудному созданию с довольно умеренным сочувствием», но здесь он ошибается; уже при жизни Бородина эта музыкальная картина не только «облетела», по выражению самого автора, «всю Европу», но сделалась одной из наиболее излюбленных вещей концертного репертуара по всей нашей стране. Просматривая хроники музыкальной жизни старой провинции за несколько десятилетий, нетрудно убедиться в решительной популярности «Средней Азии», совершенно независимо от программы, исключительно благодаря доступности и красоте музыки. Стасову же на протяжении первых лет, при его особом тяготении к программной музыке, первоначальный успех показался недостаточным.

Скорее можно удивиться, что из других оркестровых вещей, исполненных при жизни Бородина, «Половецкие пляски» (27 февраля 1879 года в концерте Бесплатной музыкальной школы под управлением П. А. Римского-Корсакова) имели лишь относительный успех или, во всяком случае, не составили тогда музыкального события, каким они сделались впоследствии в 90-х годах, при постановках «Князя Игоря» на сцене; при первом же их появлении в концерте вовсе не предвиделась та огромная роль, какую эти «танцы» приобретут в развитии жанра во всей мировой музыкальной литературе.

← к оглавлению | продолжение →