Русская опера, напротив, к 1917 г. переживала кризисную эпоху. После смерти Римского-Корсакова (1908) никто из крупных русских композиторов — ни Рахманинов, ни Скрябин, ни Глазунов — не проявлял устойчивого интереса к оперному театру. Молодой С. С. Прокофьев, стремившийся писать оперы, не встречал сочувствия и поддержки. В первые десятилетия XX в. на Западе, а затем в России опера постепенно стала утрачивать свое значение демократического жанра, утверждающего передовые идеи своего времени. Известные декадентские тенденции отчасти сказались на первых порах и в творчестве советских композиторов, обращавшихся к опере.

В середине 20-х гг. появляются первенцы советской оперы на историческую и современную тему, имевшие скорее принципиальное, чем художественное значение и ныне прочно забытые («За красный Петроград» А. П. Гладковского и Е. В. Пруссака, «Орлиный бунт» А. Ф. Пащенко, «Декабристы» В. А. Золотарева и др.). Этим операм вредила пассивная подражательность музыкального стиля, вступавшая в противоречие с новым идейным содержанием. Почти одновременно некоторые композиторы — главным образом молодые — в поисках новых музыкальных средств обратились в другую крайность, переходя подчас в своем экспериментировании границы художественно приемлемого в оперном жанре. Так, например, поступали В. М. Дешевов в опере «Лед и сталь», отчасти Д. Д. Шостакович в опере «Нос» и некоторые другие авторы опер, написанных на грани 20-х и 30-х гг. Достаточно сказать, что вокальная партия Носа была предназначена композитором для тенора, поющего с закрытым носом.

Постепенно становилось ясным, что новую русскую советскую оперу не создать ни путем перепевов прошлого, ни средствами внешнего экспериментирования, смешиваемого с революционностью. Ни новые сюжеты, ни оригинальные драматургические приемы, ни стихотворные или прозаические тексты не могли сами по себе решить эту задачу без яркой современной музыки, правдиво воплощающей идейное и образное содержание произведения.

| продолжение ->