БЕСЕДЫ ОБ ОПЕРЕ
Елена Чёрная

Михаил Глинка

Новизна и своеобразие творений Глинки отнюдь не сразу нашли понимание и признание отечественной аудитории. Аристократическая публика приняла его оперы в штыки. Она не могла себе представить, чтобы русский музыкант-любитель осмелился претендовать на утверждение собственной концепции в оперной драматургии. «Кучерская музыка», — презрительно отзывалась придворная аудитория, подчеркивая свое пренебрежение к народно-песенной интонации, пронизывавшей всего «Сусанина». Необычайная красота богатырских и фантастических сцен «Руслана» тоже не нашла у нее отклика: все казалось скучным, лишенным той легкости, развлекательности, которой обладали в глазах зрителя французские и немецкие комические оперы на легендарный или сказочный сюжеты. Провинившихся офицеров вместо гауптвахты посылали «дежурить» на спектакли этого замечательного творения Глинки.

Пренебрежительное отношение встретил Глинка и у администрации театров: ставились его оперы кое-как, декорации подбирались из числа самых старых, износившихся и меньше всего соответствовавших месту действия; времени на репетиции давалось в обрез, без всякого учета того, насколько сложны хоровые и ансамблевые сцены для участников. Радовали Глинку только певцы, среди которых были высокоодаренные артисты — бас Осип Петров и его жена контральто Анна Воробьева-Петрова — первые исполнители партии Сусанина и Вани в «Жизни за царя», а также Руслана и Ратмира в «Руслане и Людмиле». Им обоим были близки реалистическая характерность и естественный драматизм глинкинских образов, и в его операх они достигали той полноты перевоплощения, к которой стремился композитор.

Моральную поддержку композитор получал и в среде прогрессивных представителей русской интеллигенции — литераторов, ученых, музыкантов. Одним из первых оценил значение «Сусанина» А. С. Пушкин, поставив оперу в один ряд с величайшими достижениями европейской музыкальной драматургии. Он сам готов был участвовать в создании либретто для «Руслана и Людмилы»; гибель его, потрясшая композитора, помешала осуществиться этому сотрудничеству двух гениальных представителей русского искусства.

Прозорливо оценил роль Глинки и музыкальный писатель В. Одоевский, один из крупнейших просветителей той поры. Да и весь цвет русской литературы первой половины века — Жуковский, Грибоедов, Пушкин, Гоголь — видели в Глинке надежду и гордость России, и их признание было для композитора величайшей моральной поддержкой.

Литература и в предшествующие годы революционного подъема (перед декабрьским восстанием) играла в общественной жизни России активную просветительскую и агитационную роль; теперь же, в период «безвременья», при режиме Николая I, стремившегося любой ценой искоренить зерна свободомыслия, литература получила в России такой общественный вес и резонанс, каких она не знала ни в одной другой стране.

Изживание просветительских иллюзий отозвалось в литературе 30-х годов не отказом от идеалов гражданственности, а напряженными поисками путей, ведущих к преобразованию реальной жизни и преодолению ее конфликтов. Поиски эти шли по разным направлениям, находя индивидуальное отражение в философской поэзии Тютчева, в романтическом бунтарстве Лермонтова и сатирическом обличении действительности у Гоголя, в исследовании исторических и жизненных закономерностей у Пушкина. Глинке пушкинская позиция то ли по родственному складу дарования, то ли в силу давнего преклонения перед поэтом, была ближе всего.

В драматургии «Сусанина» оказались запечатлены не только образ героя-крестьянина, созданный декабристом К. Рылеевым в eго «Думе», но и мысль Пушкина о единстве «судьбы человеческой» и «судьбы народной», воплощенная поэтом в трагедии «Борис Годунов». Контрастное сопоставление самобытных черт русской песенности с чертами польской музыкальной культуры в «Сусанине» и восточной в «Руслане» тоже опирается на пытливый интерес Пушкина к художественному «самовыражению» разных народов. Сказочные сцены глинкинского «Руслана» не мыслятся вне связи с той новой красочной палитрой, которая возникла в литературе благодаря пушкинским сказкам 30-х годов, особенно его «Золотому петушку». Наконец, богатство музыкального языка Глинки, несомненно, родственно новизне и неисчерпаемому богатству литературного языка Пушкина. Роднит обоих и способность охватывать все жизненные аспекты в их взаимосвязях, а отсюда и удивительное равновесие всех элементов творчества, та внутренняя и внешняя гармоничность мышления, которая возвела обоих в ранг классиков мировой художественной культуры. И если Пушкин стал родоначальником всей новой русской литературы, то Глинка наметил основной путь развития русской музыки и русского музыкального театра. Ни один из композиторов, вступивших на этот путь после него, не мог не воспользоваться его гениальными открытиями.

← к оглавлению | продолжение →