Рихард Вагнер. Моя жизнь
1861—1864

42

Через несколько дней пришли и отдельные листы «Кольца Нибелунгов», и интимный маленький кружок еше четыре раза собирался слушать поэму у великой княгини. На эти чтения самым аккуратным образом являлся и генерал Бреберн, чтобы, как говорила фрейлейн фон Раден, «расцветать, как роза», в глубоком сне. Это служило веселой и красивой фрейлейн фон Шталь неистощимым материалом для шуток, когда я ночью провожал обеих дам по лестницам и бесчисленным коридорам в их отдаленные помещения.

Из влиятельных высокопоставленных лиц я познакомился еше с графом Виельгорским, который занимал высокий и доверенный пост при императорском дворе и был известен главным образом как покровитель музыки. Он считал себя выдающимся виолончелистом. Почтенный старик был расположен ко мне и вполне согласен с моей концепцией исполняемых мною вешей. Так, он уверял меня, что с Восьмой симфонией Бетховена (F-dur) ознакомился настоящим образом только в моем исполнении. Вступление к «Мейстерзингерам» он понял вполне. Напротив, в словах великой княгини Марии, находившей эту вешь непонятной, но зато с необыкновенным увлечением отозвавшейся о вступлении к «Тристану», он видел одну аффектацию. Сам он постиг его, призвав на помошь все свои музыкальные познания. Когда я передал это Серову, он воскликнул с энтузиазмом: «Ah! I'animal de Comte! Cette femme connait I'amour!» В честь меня граф дал блестящий обед, на котором присутствовали Антон Рубинштейн и г-жа Абаза. Когда я после обеда выразил желание услышать что-нибудь из рубинштейновской музыки, г-жа Абаза стала настаивать на исполнении его «Персидских песен», что, по-видимому, вызвало сильную досаду композитора, полагавшего, что среди его произведений найдутся еше и другие прекрасные веши. Тем не менее как сама композиция, так и исполнение ее г-жей Абаза произвели на меня весьма благоприятное впечатление. Через эту певицу, состоявшую раньше при великой княгине и потом вышедшую замуж за богатого и образованного русского вельможу, я попал в дом самого Абазы, где встретил прекрасный прием. В то же время со мной познакомился и барон Виттингоф, музыкант-дилетант и энтузиаст, почтивший меня приглашениями к себе. У него в доме я встретился с Ингеборг Старк, красивой, знакомой еше по Парижу шведкой-пианисткой и композиторшей. Она удивила меня той дерзкой веселостью, с какой, громко смеясь, исполняла композиции барона. Но в обшем она держала себя серьезно, собираясь, по ее собственным словам, выйти замуж за Ганса фон Бронсара. Сам Рубинштейн, с которым мы обменялись дружественными визитами, держал себя по отношению ко мне безусловно корректно. Мне только показалось, будто в словах его сквозила как бы тайная обида на меня, когда он говорил о своем намерении бросить свое положение в Петербурге, опостылевшее ему главным образом благодаря враждебности Серова. Аля успеха бенефисного концерта, который я намеревался дать, меня считали нужным ввести в круг петербургского купечества. С этой целью я должен был посетить концерт в зале купеческого собрания. Уже на лестнице меня встретил изрядно пьяный русский, отрекомендовавшийся мне капельмейстером. С небольшим оркестром, составленным из музыкантов императорских театров, он исполнил, между прочим, увертюры россинневского «Телля» и веберовского «Оберона», причем литавры были заменены небольшим военным барабаном, что производило довольно странный эффект, особенно в увертюре «Оберона».

← к оглавлению | продолжение →