Рихард Вагнер. Моя жизнь
1850—1861
145
Наконец, граф Гатифельд самым дружеским образом сообщил мне, что друзья и почитатели моей музыки, желающие остаться неизвестными и принимающие большое участие в моем положении, соединились, чтобы доставить мне средства выйти из тяготеющих надо мной затруднений. Я счел нужным выразить благодарность за такую помощь исключительно моей покровительнице, княгине Меттерних, и принялся за окончательную ликвидацию моего парижского хозяйства. Было важно, чтобы по окончании всех хлопот Минна немедленно отправилась в Германию для лечения. Аля меня же единственной целью поездки могло быть посещение Листа в Веймаре, где в августе должно было состояться музыкальное празднество с прощальным исполнением листовских композиций. В то же время Флаксланд, решивший издать еше и другие мои оперы на французском языке, желал, чтобы я оставался в Париже до тех пор, пока не изготовлю совместно с Трюинэ перевода «Летучего голландца». Это требовало еше нескольких недель, которых я не мог провести в нашей совершенно опустевшей квартире. Граф Пурталес, узнав об этом, предложил мне устроиться на это время в прусском посольстве. Это была исключительная любезность, какой я никогда не встречал по отношению к себе, и я принял ее с искренней благодарностью. 12 июля я проводил Минну на железную дорогу и в тот же день переехал в здание посольства, где мне предоставили уютную комнатку, выходившую в сад. Из нее открывался вид на Тюильрийский дворец. В бассейне сада плавали два черных лебедя, к которым я чувствовал мечтательное влечение. Когда меня посетил молодой Гатифельд, чтобы осведомиться от имени моих покровителей, не нуждаюсь ли я в чем, меня в первый раз после долгого времени охватило сильное волнение, глубокое ощущение благосостояния при полном отсутствии собственности, при полной свободе от всего, что обыкновенно считается прочным жизненным устройством.
Я просил разрешения перевезти сюда рояль, которого я не отправил в склад вместе с прочей мебелью, и мне отвели для него прекрасную комнату в бельэтаже. По утрам я работал над переводом «Летучего Голландца» и сочинил два музыкальных «Albumbldtter». Один из них, предназначенный для княгини Меттерних и написанный на давно уже звучавший в моей душе мотив, был позднее опубликован, другой же, предназначавшийся графине Пурталес, как-то затерялся. Сношения с семьей гостеприимного хозяина не только успокаивали меня, но доставляли мне глубокое удовлетворение. Мы обедали вместе, и часто эти простые семейные обеды превращались в настоящие «дипломатические».
Тут я познакомился с бывшим прусским министром, Бетман-Гольвегом, отцом графини Пурталес, в разговоре с которым мне пришлось изложить подробно свои взгляды на отношение искусства к государству. Но едва мне удалось уяснить их министру, как последовало замечание, что с главой данного государства соглашение на этой почве невозможно, потому что он относит искусство к области увеселений. Кроме графа Гатифельда, на эти семейные собрания являлись также и два других атташе, князь Рейс и граф Дэнгоф. Первый, казалось, был первым политиком в посольстве. Мне много говорили о значительном и ловком содействии, какое он оказал мне при дворе. Второй произвел на меня очень хорошее впечатление выражением лица, милой, искренней приветливостью. С князем и княгиней Меттерних тоже приходилось теперь встречаться. От меня не могло укрыться, что в наших взаимных отношениях появилась некоторая стесненность. Своим деятельным участием в судьбе «Тангейзера» княгиня не только навлекла на себя грубые нападки со стороны прессы, но одно время должна была переносить далеко не рыцарское, злобное отношение так называемого высшего общества: муж ее смотрел на все это, по-видимому, спокойно, но, без сомнения, пережил весьма неприятные моменты. Мне трудно было определить, насколько истинная симпатия к моей музыке могла вознаградить княгиню за все перенесенное. Проводя вечера в интимном обществе любезных хозяев, я имел случай заговорить о Шопенгауэре. На одном большом вечере мне пришлось пережить опьяняющие моменты. Здесь, в кругу безусловно расположенных ко мне друзей, было исполнено много отрывков из моих произведений. Сен-Санс сел за рояль, а неаполитанская княгиня Кампо-Реалэ исполнила под аккомпанемент талантливого музыканта заключительную сцену Изольды, поразив меня прекрасным немецким произношением и необыкновенной точностью интонации.
← к оглавлению | продолжение →