Рихард Вагнер. Моя жизнь
1850—1861

92

Однако мои настроения не так-то легко и скоро вылились в подходящую для них форму. Физические недомогания и вечные, никогда не покидавшие меня заботы материального характера часто и на продолжительное время отрывали меня от работы. Едва я кое-как устроился в своей выходившей на север, вполне доступной ветрам и почти совсем незащищенной от холода квартире, едва избавился от губительных последствий дизентерии и решил снова ухватиться за жестоко оборвавшуюся нить второго акта «Тристана», как вдруг вследствие резкой перемены климата и воздуха началось у меня специально венецианское страдание: образовались злокачественные фурункулы на ноге. Так как болезнь, вначале казавшаяся несерьезной, вскоре усилилась и причиняла мне большие мучения, я вынужден был обратиться к врачу, который лечил меня в продолжение почти четырех недель. Поздней осенью, около конца ноября, покинул меня Риттер; он поехал повидаться со своими родными и друзьями в Дрезден и Берлин. Таким образом, во время длиннейшего периода моей болезни я оставался совершенно один на попечении слуг моего отеля. Работать я не мог и развлекался «Историей Венеции» графа Дарю, которую здесь на месте мне было крайне интересно прочесть. Эта книга заставила меня несколько изменить предвзятое мнение о тираническом образе правления в древней Венеции. Пресловутый Совет десяти и государственная инквизиция представились мне теперь в несколько ином освещении: в освещении своеобразной, страшно жестокой наивности. Откровенное заявление, что тайна есть лучшая гарантия моши государства, показалось мне специально приноровленным к тому, чтобы каждый член замечательной республики считал себя заинтересованным в ее сохранении. При таких условиях отречение от соучастия было возведено в настоящую республиканскую обязанность. Подлинное лицемерие было чуждо этому государственному устройству. Церковный элемент, как ни был он тесно связан с государством, никогда не оказывал в Венеции такого унизительно-развращающего влияния на характер граждан, как в других местностях Италии. Беспощадные соображения государственной пользы фиксировались в догмы, носившие античный языческий характер без мрачной окраски, и живо напоминали подобные же догмы афинян, которые, как сообщает Фукидид, излагались с величайшей откровенностью и признавались мудрыми и мужественными правилами нравственности.

Для нравственного своего подкрепления, как это со мной бывало уже не раз, я принялся за Шопенгауэра, который глубоко захватил меня с новой силой. В то же время я загорелся страстным желанием значительно расширить его систему, пользуясь его же материалами, заполнив некоторые важные пробелы.

← к оглавлению | продолжение →