Рихард Вагнер. Моя жизнь
1847—1850

24

Среди таких обстоятельств я с интересом следил за судьбой моего друга Рекеля. Ежедневно возникали тревожные слухи о подготовляющихся реакционных шагах и новых насилиях со стороны правительства. Рекель считал необходимым бороться с реакцией и выработал мотивированное воззвание к солдатам саксонской армии, отпечатал его и распространил в большом количеств экземпляров. Этот поступок показался правительству чересчур дерзким. Рекель был задержан и три дня провел в тюрьме, пока его адвокат Минквиц не внес за него залог в тысячу талеров. Против него был возбужден процесс по обвинению в государственной измене. Возвращение Рекеля домой, к напуганным жене и детям, сопровождалось небольшой уличной демонстрацией, организованной президиумом «Отечественного союза». Его приветствовали речью как борца за народное дело. Со стороны генеральной дирекции он получил вместе с небольшой суммой отказ от места. Рекель сейчас же отпустил длинную бороду и принялся за издание народной газеты под единоличной своей редакцией. Доходы с нее должны были вознаградить его за потерянное место музик-директора. На Brudergasse он снял квартиру под помещение конторы. Листок обратил обшее внимание на его редактора, осветив его дарование с совершенно новой стороны. Он никогда не запутывался в туманно-живописных фразах, а ограничивался злободневными вопросами, обшими интересами минуты. Обсуждал он их спокойно и трезво, лишь попутно от конкретных примеров переходя к высшим принципам. Отдельные статьи были коротки и не заключали в себе ничего лишнего. Они отличались такою ясностью, что казались поучительными и убедительными даже для самых простых, необразованных людей. Всегда он говорил о существе дела, не вдавался в формальные описания, вызывающие на почве политики такую путаницу среди некультурных людей. Скоро поэтому он составил себе довольно значительный круг читателей как среди интеллигентного, так и неинтеллигентного населения, иена этого еженедельного листка была так низка, что доходы с издания оказались чересчур ничтожными. С другой стороны, можно было смело предсказать, что, если реакция возьмет верх, Рекелю его газеты не простят. Младший брат его Эдуард, приехавший на время в Дрезден, заявил о своей готовности принять доходное место учителя музыки в Англии, хотя занятие это было ему противно, чтобы, в случае необходимости (можно было заранее предвидеть, что Рекелю грозят тюрьма или виселица) иметь возможность поддержать его семью. Так как деловые связи со всевозможными ферейнами отнимали у Рекеля все время, то я встречал его очень редко, и наши сношения ограничивались короткими совместными прогулками. Я углублялся с этим энтузиастом, голова которого всегда оставалась ясной, в самые отвлеченные споры. Он выработал себе подробное, связное представление о полном перевороте социальных отношений, как они сложились исторически, о создании нового строя на новом общественном фундаменте. Новый моральный мировой порядок он воздвигал на учении Прудона и других социалистов, на идее уничтожения власти капитала путем организации продуктивных сил рабочего класса. При этом он сумел настолько подкупить меня рисующимися тут перспективами, что и я стал связывать с этим новым строем реализацию того идеального искусства, которое грезилось мне. Особенно сильно меня заинтересовали два положения. Он отрицал брак в той форме, в какой мы его знаем. Я спросил его, как сложатся при постоянно меняющихся связях наши отношения к женщинам? С благородным возмущением он ответил, что в атмосфере современного хозяйственного и классового гнета мы не в состоянии отдать себе отчета о чистоте нравов, свойственных человеку, о действительной возвышенности отношений полов друг к другу. Что могло бы заставить женщину принадлежать мужчине в обществе, где нет власти денег, нет преимуществ социального и семейного положения, нет никаких предрассудков — всего того, что связано с теперешним укладом. В другой раз я спросил его, откуда общество возьмет людей, свободных духом, способных всецело отдать себя художественному творчеству, раз все должны нести одинаковую рабочую повинность? Он ответил, что если все будет сообразовано с силами и способностями человека, исчезнет самое понятие о тяжести труда, что работа тогда получит художественный оттенок. Он ссылался на то, что поле, возделываемое одним крестьянином, дает гораздо менее, чем если этим займется целая кооперация, как это бывает, когда интенсивно обрабатываются отдельные участки. Эти и другие соображения Рекеля, излагаемые с благородным одушевлением, заставили меня подумать о многом. Они помогли мне выработать себе представление о таком строе общества, в котором полностью воплотились бы высшие художественно-артистические стремления моего духа.

← к оглавлению | продолжение →